Слепые солдаты - Страница 95

Мои волосы были не мои! Русые, гораздо длиннее моих, наполовину прикрывавшие груди — а у меня от природы каштановые, и вчера они были лишь на пару ладоней пониже плеч… В первую очередь я подумала, что на меня зачем-то напялили парик, попыталась его снять — не получилось, это был не парик, а самые настоящие волосы. И на правой руке, меж локтем и запястьем, обнаружился шрамик, чуть извилистый, длиной в палец — раньше у меня ничего подобного не было…

И тут меня словно подтолкнуло что-то, вскочила с постели в чем мать родила, кинулась к зеркалу…

Меня в зеркале не было. В зеркале отражалась королева Эгле, в точности такая, какой я ее видела в двух шагах от себя на балу — разве что волосы не уложены в прическу, а распущены, ну, и голая, конечно. Я подняла правую руку — и она подняла. Я пошевелила пальцами — и она пошевелила. Вот так. Меня больше не было, я теперь была она…

Я присматривалась то к отражению, то к себе — ну да, и тело чуточку другое, и пальцы на руках, и шея… Знаешь, что самое смешное? Такое тело мне гораздо больше нравилось. Нет, у меня и раньше была неплохая фигурка, и ноги стройные, и груди не отвисли — но это тело было гораздо холенее. За ним явно ухаживали лучшие мастера таких дел, располагавшие лучшими притираньями, бальзамами, ну, всяким таким… Я за собой всегда следила, и доходы были неплохие, но такого ухода за телом устроить бы себе не смогла. Тело королевы…

И тут же за моей спиной голос графа произнес то же самое:

— Тело королевы…

Я обернулась. Он стоял и улыбался. Ага, вот оно в чем дело — в дальнем углу распахнута невысокая и узкая потайная дверь… А он продолжал деловито:

— Бедра, конечно, чуточку пошире — она рожала, а ты нет… Но это нисколько не портит фигуру, правда?

— Но как же… — только и смогла я пролепетать.

— Наука делает чудеса, Литта, — сказал граф все так же весело. — Ну что? Хочешь, я дам тебе одеться и выйти на улицу? Там ты начнешь доказывать прохожим, что ты не королева Эгле, а актриса Литта Аули… И к тебе кликнут врачей — практически все обитатели этого квартала приняты при дворе, сто раз видели королеву, решат, что с ее величеством приключился внезапный припадок безумия, и она незамеченной ухитрилась выскользнуть из дворца… Шучу, конечно. Выпускать тебя на улицу слишком опасно. Настоящая еще во дворце, как-то неудобно и странно получится, если вдруг окажется, что в столице сразу две королевы — одна завтракает во дворце, вторая бродит по улицам… А ты молодец… Эгле. В обморок не хлопаешься, даже глаза не закатываешь. Лишний раз убеждаюсь, что в тебе не ошибся. С другой, точно, было бы гораздо больше хлопот…

А я, действительно, как-то не собиралась ни в обморок падать, ни биться в истерике. Малость битая жизнью девочка… Решила доказать ему, что силу воли сохраняю — надела пеньюар, села в кресло у постели, закинула ногу на ногу и постаралась говорить как можно спокойнее:

— Что же, мне теперь неделю сидеть тут взаперти в таком виде?

— Четыре дня, — поправил он с ухмылкой. — Видишь ли, все научные процедуры, что с тобой происходили, заняли чуть больше, чем трое суток, и все это время ты была в беспамятстве… А свобода у тебя будет… относительная. Не надувай так губки, четыре дня — гораздо лучше, чем неделя.

— Постараюсь вытерпеть, — сказала я ядовито.

Он подошел, остановился надо мной, посмотрел на мои голые ноги:

— Вот кстати, королевам этикет строго запрещает так сидеть — закинув ногу на ногу. Императрица, правда, так часто сидит, но за облаками другой этикет, ее величеству многое позволено… Ну ничего, это мы поправим, ты многому научишься… Хорошо себя чувствуешь?

— Отлично, — сердито отрезала я.

— Вот и прекрасно, — сказал он с чертиками в глазах. — Актрису Литту я уже пробовал, а вот королеву Эгле еще нет. А хотелось, признаюсь тебе, чертовски…

Он поднял меня из кресла и стал снимать пеньюар. Я не сопротивлялась — зачем, я теперь была его куклой…

В общем, Сварогу нравилось, как она держалась. Не била на жалость, не пыталась представить себя этакой безвинной овечкой среди злых волчищ — хотя пару раз ненавязчиво подчеркивала, что попала в безвыходное положение (с чем, признаться, нельзя не согласиться), рассказывала спокойно (пусть временами и растекалась мыслью по древу), деловито.

— А дальше?

Литта печально усмехнулась:

— Он был настолько вежлив, что спросил, какую комнату я предпочитаю: нынешнюю или прежнюю. Я, не особенно и раздумывая, выбрала прежнюю. Потому что там стояло это зеркало. Следовало почаще смотреть на себя новую и привыкать. Я уже не сомневалась: если они и впрямь смогли сделать такое, все остальное случится в точности так, как рассказывал граф… — она покосилась с вызовом. — Ты меня осуждаешь? Но я, в самом деле, совершенно ничего не могла сделать. Вырваться из особняка не было никакой возможности, оставалось плыть по течению. И не думай, что на душе у меня было так уж спокойно, я себе места не находила…

— Осуждать я тебя не собираюсь, — сказал Сварог. — Читать мораль — тем более, я не священник. Рассказывай, что было дальше, время скоро начнет поджимать.

— Но до утра еще столько времени…

— И проводить нам его по-разному, — терпеливо сказал Сварог. — Ты будешь дрыхнуть в роскошной спальне, винца выпей, если захочешь — а мне нужно за эти оставшиеся часы сделать так, чтобы весь мир думал, что ты погибла. Твои горротские друзья должны так и считать…

— А у тебя получится? — спросила она деловито.